Писателя издавна привлекал Кавказ, еще во время войны с Шамилем получивший в России эпитет «погибельный». Интерес к стране гор у него возник в молодые годы, в период увлечения  творчеством М.Ю. Лермонтова и А.А. Бестужева-Марлинскош. Мамину — Сибиряку нравились персонажи «Героя нашего времени», романтика повести «Аммалат-бек». Позже в рассказе «Черты из жизни Пепко» он писал: «Настоящая равнинная Русь чувствуется только у Л. Толстого, а горная — у М. Лермонтова. Эти два автора навсегда остались для меня недосягаемыми образцами».

Д.Н. Мамин-Сибиряк в письме от 24 июня 1902 года сообщал: «На июль думаю съездить на Кавказ… Давнишняя мечта побывать там. Сейчас в Кисловодске Н. К. Михайловский и Ф.Ф. Фидлер. Буду две недели купаться в нарзане и пить ессентуки. Из Кисловодска поеду по Военно-Грузинской дороге».

И действительно: 20 июля писатель прибыл в Кисловодск. В очерке «Погибельный Кавказ», который не вошел ни в одно из его собраний сочинений и не известен современному читателю, он так рассказывал о своих впечатлениях: «С замирающим от любопытства сердцем я смотрел по сторонам, когда наш поезд с какой-то особенной быстротой летел по благословенным предгорьям Северного  Кавказа, спускаясь к группе знаменитых и, быть может, единственных по своему целебному действию минеральных вод. Унылая и однообразная степь осталась далеко позади…

Пятигорск! — выкрикнул кондуктор. — Остановка десять минут… Я вышел на платформу, где суетилась разноплеменная толпа. Из вагонов выводили – под руки и выносили больных. Это были жертвы паралича в разных его формах… Это какая  гора? — спрашиваю у своего соседа по вагону. Бештау… — совершенно равнодушно отвечает восточного типа человек.- А там будет Машук… Здесь погиб на роковой дуэли знаменитейший русский поэт Лермонтов, воспевший Кавказ, — свою будущую могилу…

Потом я был на месте этой роковой для всей России дуэли. Чудный красивый вид, а на месте, дуэли красивый памятник безвременно погибшему поэту. Кругом широкая поляна, точно окропленная, как живыми слезами, яркими южными цветами. Этот памятник открыли за год до приезда писателя на Воды. «Поезд не ждет, — продолжает очерк Дмитрий Наркисович. — Вышедших в Пятигорске путешественников заменили новые, ехавшие в Кисловодск. Здесь всегда много публики, точно эти курорты, обмениваются между собою больными.

До Кисловодска было совсем близко. Промелькнули Ессентуки. Поезд мчался в гору. Скоро показался и Кисловодск, разметавший свои улицы, по крутым берегам горной речки. Общий вид был очень красив, а великолепный вокзал мог бы украсить любую столицу. Не знаю, любят ли южане путешествовать или публика набивается на вокзалы из пустого любопытства, но здесь всегда масса народа. Все куда-то торопятся, толкают друг друга без всякой церемонии и вообще имеют такой вид, точно боятся опоздать на пожар собственного дома».

«Извозчик на просьбу найти где-нибудь комнату только почесал затылок: «Трудненько,барин…». И действительно, устроиться во время лечебного сезона в Кисловодске было нелегко. Все гостиницы, меблированные номера и остальные комнаты битком набиты… С большим трудом мы разыскали, наконец, маленькую комнату, упиравшуюся единственным окном в стену соседнего дома и стоившую 3 рубля в сутки… В поисках пристанища я не заметил, как наливался чисто южный зной. Я его почувствовал только, когда, устроившись в своем мрачном логовище, — солнце в мое окно никогда не заглядывало, что было даже хорошо,- и переодевшись, вышел на улицу, чтобы идти в Курзал».

Перед взором писателя открылась великолепная кольцевая панорама гор. Все это было необычно, ново, так же как и чудесный парк на берегах Ольховки, романтическое шумное журчанье ее быстрых вод. «До Курзала, — писал Дмитрий Наркисович, — от моей квартиры было «рукой подать». Здание Курзала представляло собой собственно одну длинную и широкую галерею, из которой боковые коридоры вели в отдельные ванны. В конце этой галереи была устроена каменная балюстрада, всегда окруженная «чающими движения воды». Это и был Нарзан, который по наружному виду решительно ничего не представлял особенного. Просто громадный каменный колодец, на дне которого слабо бурлила вода».

Девушки — «источницы» подавали желающим стаканы холодной воды, оставляющей на стенках стакана пузырьки газа. «Я выпил стакан и не нашел в этом целебном напитке ничего особенного. Просто холодная ключевая вода, очень приятная на вкус, напоминающая сельтерскую воду. Говорят, что прежде нарзан. содержал больше газов; но источник несколько раз перестраивали на разные лады, пока нарзан перестал бурлить… Тут же в тени приютились отдельные столики, за которыми пили молоко, чай и кофе».

За одним из таких столиков писатель Он увидел известного публициста-народника, редактора журнала «Русское богатство» Н.К. Михайловского и своего друга, переводчика и коллекционера Ф.Ф. Фидлера. Встреча со знакомыми доставила радость.

.Михайловский находился в прекрасном расположении духа и все время шутил. Как собеседник он являлся в своем роде единственным человеком,- остроумный, веселый и всегда какой-то жизнерадостный

Колоритна личность Федора Федоровича Фидлера. О его любви к редкому в те годы коллекционированию видовых почтовых открыток Д. Н. Мамин-Сибиряк иронически отозвался в очерке: «На каждой станции Фриц как сумасшедший выскакивал па платформу, разыскивал киоск с газетами и неистово начинал отбирать открытки с видами Кавказа, Коллекционерство было его манией, и в его архиве в Петербурге хранились тысячи таких открыток, вывезенных из разных путешествий. Он не обращал внимания па звонки, и мне приходилось ловить его па каждой платформе и силой тащить в вагон. За мои материнские заботы вместо знаков благодарности друг Фриц угрожающе рычал на меня, как рычит собака, у которой отнимают самую дорогую кость.

На мелькавшие по сторонам чудные виды он не обращал никакого внимания и до десяти раз принимался пересчитывать свои открытки, сортировал их, делал на обороте таинственные заметки карандашом и прятал, оглядываясь, в свой дорожный чемодан. Я чувствовал, как начинаю ненавидеть эти открытки, а вместе и их изобретателя, железнодорожные киоски и ни в чем не повинных торговцев».

Страсть Ф.Ф. Фидлера к коллекционированию заслужила признание и в наши дни. Собранная им ценная литературно-мемориальная коллекция хранится в. Пушкинском доме в Санкт-Петербурге. В своем очерке Мамин-Сибиряк дал шуточный портрет чуть ли не первого филокартиста России, одержимого страстью собирания открыток после появления их в России в 1895 году.

На память о дружеских встречах в Кисловодске все три приятеля шутки ради сфотографировались в костюмах горцев.

Д.Н. Мамин-Сибиряк с друзьями совершил прогулку к Красным камням, которые тогда отошли к территории огромного Нового парка, возникавшего на «отчужденной» у казаков станицы кисловодской земле. «Мы вернулись в курорт только к раннему обеду. Все порядочно проголодались и с трогательным вниманием принялись за изучение обеденной карточки. Курортный ресторан стоял на некотором возвышении, с которого открывался вид на главную галерею. Публика все прибывала, и, глядя на двигавшуюся нарядную толпу, трудно было себе представить, что все это больные… Даже как-то странно было думать о болезнях, когда так горячо светило южное солнце и когда, казалось, самый воздух изнемогал от напора преисполняющих его сил».

После недолгого пребывания в Кисловодске писатель покинул курорт. В дальнейшем пути по Кавказу, любуясь жилищами горцев, Мамин-Сибиряк сказал: «Мне очень хотелось бы пожить в таком орлином гнезде, чтобы присмотреться к жизни вольных детей горной пустыни; но приходилось ехать мимо и полюбоваться только издали. Такая уж судьба всех путешественников, которым приходится довольствоваться мимолетными впечатлениями и ехать вперед, куда ведет дорога-мачеха

В морозном Петербурге среди друзей он с удовольствием вспоминал о путешествии на Кавказ, о днях, проведенных под знойным солнцем юга…

Из книги Б. Розенфельда «Малознакомый Кисловодск».

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь